Тихий Океан - Страница 7

Жил он оказывается один, с отцом и дедом. Мамка умерла давно, когда Вовке было года три-четыре. Дед его был очень старым, немного контуженым после войны. Как и многие прошедшие тяжёлую жизнь старики, Вовкин дед проводил свои последние дни, сидя у окна в кресле и смоля папиросы. Отец же, как и моя Мама работал тоже на стекольном заводе. Только если моя Мама работала в смену, его отец работал каждый день с одним выходным в неделю. Так что, отца своего Вовка видел редко и то, в основном, лежащим, в выходной день, на диване с книжкой, или перед телевизором. Но, по-видимому, такой расклад дел Володю вполне устраивал. Он мог гулять допоздна, возится с дворовыми собаками, воровать у деда папиросы и всяческим образом зарабатывать дворовый авторитет.

- Знаешь, а твоя цистерна с шариками и в правду здоровская, - неожиданно сказал Вова, когда мы уже шли во двор, - видно ты давно их собираешь. Ты хочешь её полную набрать?

Я пожал плечами. Я в правду не знал, будет ли она полной, если набрать в неё миллиард стеклянных шариков, или нет.

- Мы бы могли помочь тебе в этом. Это была бы совместная работа ордена рыцарей «Стекляшки». Можно было бы всем двором устроить поиски стеклянных шариков, и где то за неделю мы бы точно её наполнили. Классно было бы, правда? – В больших светлых глазах Вовы горел азарт нового приключения. – Давай завтра я приведу ребят к цистерне, и мы начнём, ровно в десять. Хорошо?

Его слова напугали меня. Сама мысль о том, что кто-то узнает о моей цистерне, о моих шариках, о моей мечте вызывала у меня панику, а тут, привести ребят, собрать всё вместе. Как так?! Первые мгновения Я не мог ничего ответить, ком подкатил к горлу, хотелось зарыдать.

Я схватил Вову за рукав, не так, чтобы это выглядело груба, напротив, это было как то умоляющи. Я начал трясти головой. Хотелось сказать «Нет, не говори. Пожалуйста, молчи!», но от волнения в горле пересохло, и Я снова так и не смог ничего промолвить.

- Не хочешь? Почему? – Наверное, для него было дико видеть, как человек отказывается от помощи. Может быть, он и продолжал бы настаивать на своём, но увидев мои мокрые глаза (за что мне до сих пор очень стыдно), он сжалился надо мной. – Не хочешь, как хочешь. Ну а ребятам показать цистерну хоть можно?

Я продолжал мотать головой «Нет».

- Ну, хорошо, хотя здоровская всё-таки цистерна. Ладно, не расскажу никому. Слово рыцаря «Стекляшки»! – И он торжественно положил два пальца на кулак, как делали это мушкетёры из фильма. – А ты приходи завтра к десяти часам к нам в штаб, у нас весело. Мы тебя в рыцари посвятим, если ты хочешь, конечно. Только ты принеси своё имя на бумажке, чтобы мы могли его в клятву вставить, так уж положено. Договорились?

Я промолчал.

- Ну и хорошо. Пока! До завтра. В десять!

И Володя убежал к себе домой, на улицу Суворова 12, корпус 1, квартира 4.

***

На следующий день Я не пошёл в десять часов к Вове, Я не пошёл и в одиннадцать и в двенадцать часов. На протяжении двух недель Я всячески пытался избегать встреч с Володей и его товарищами.

Почему?

Не знаю…

Смотря на всё с высоты теперешних лет, Я думаю, что логичней было бы сделать всё наоборот, даже во благо собственных интересов. Сейчас бы, Я либо стёр ему память, либо стал бы его правой рукой, чтобы заполучить, как можно больше воли над ситуацией, произошедшей с цистерной. Опять же кто откажется от настоящего честного друга, хозяина своего слова и авторитета всех дворовых мальчишек.

Но Я поддался своим чувствам. Зная, что возможно общение с Вовой мне необходимо как воздух, Я осознанно отказался от него. Возможно, из-за того, что испугался чего-то, или, что посчитал его не тем, с кем можно разделить мечту о стеклянных шариках. Тем не менее, Вселенная расширяется, и всё произошло так, как и должно было быть.

Пару раз Вова пытался заговорить со мной, но Я не обращал на него внимания. Поджилки мои дрожали, Я весь потел от волнения, но продолжал соблюдать тишину и заниматься своими делами. В итоге Я добился своего, и Володя перестал со мной разговаривать.

В течение нескольких месяцев после моего молчаливого отказа, Я часто ловил на себе странные взгляды, детей, которым до этого момента был совсем не интересен. Наверное, обо мне по всему району поползли странные слухи, но мне было как то не до этого, Я собирал стеклянные шарики. На протяжении целого года в моей голове крутилась лишь одна мысль «Не расскажи!». Я ложился спать и вставал с постели, думая о том, цела ли моя цистерна. Прибегая по утрам к заветному, Я на время расслаблялся. Приходил вечер, и всё начиналось по новой.

Но Вова не рассказал. Он был честен перед своим, словом до самого конца. Моя вина перед ним, наверное, лишь в одном, что Я не до конца верил в его слово и возможно своим страхам накликал на него беду.

Следующим летом, 9 июля Вова утонул. В тот день у его отца было день рождение, ему исполнилось тридцать восемь лет. Отмечать его он решил на берегу речки, вместе с друзьями и коллегами. Чтобы ни мешать взрослым отдыхать, Вова с товарищами отправился нырять с понтона. Стихия не щадит детей.

Ему навсегда осталось десять лет. Интересно, что он сказал, если бы увидел меня сейчас, таким, каким Я стал? А каким бы стал он, если бы дорос до моего возраста? Остался бы он таким же славным человеком, трепетно державшим своё слово, или годы портят всех? Года портят все продукты, лежащие в тепле, лишь на морозе еда остаётся всегда свежей и вкусной. Какая тупая аллегория, с бытовым душком, тем не менее, на мой взгляд, не плохо предающая основную суть.

В день его похорон у первого подъезда двенадцатого дома, по улице Суворова собрались жители разных дворов. Взрослые, старики, особенно было много детей, все кто хоть как-то знали Володю, а знали его многие. Женщины искоса смотрели на отца Вовы, о чём-то перешептываясь, старухи же не стесняясь, бранили его в полный голос, мол «Не уследил алкаш проклятый! Ребёнка пропил! Тебя-то, и в могилу под гроб, как убийцу!». Но отец Володе не был алкоголиком, он почти не пил, пил только по праздникам. Весь день он сидел у изголовья гроба и молча, смотрел на синее лицо сына, красными, пустыми глазами. О чём он думал в этот момент неизвестно. О чём может думать одинокий отец ,смотря на мёртвое тело единственного, десятилетнего сына. А старухи продолжали бранить, «Эх папаша! Дитя угробил, и даже слезинки перед гробом не проронит. Тьфу! Окаянный…», говорили они. А отец Вовки так и сидел, молча.