Я очень плохо помню, что делал пару дней назад, но при это могу рассказать поминутно двадцатый день своего девятого лета.
Окна нашей двухкомнатной квартиры выходили на запад и восток. Когда летняя жара доходила до своего пика, мы открывали все окна и балконную дверь, и даже в самый безветренный день, по деревянному полу, покрашенному тёмно-синей краской скользил прохладный сквозняк. Сквозняк забирался под толстый ковёр, лежавший на полу в большой комнате, и приподнимал его немного над полом. Не упуская момент, Я верхом прыгал на парящий над сквозняком ковёр и садился за штурвал «ковра самолёта». Моего веса сквозняк поднять, конечно же, не мог, но границы ковра вокруг меня по-прежнему продолжали парить над полом. Для меня было необычайным счастьем фантазировать, что Я как герой старых сказок лечу над далёкими арабскими пустынями, за мной гонятся орда злого Султана (на таких же коврах как мой, но поменьше), и моя жизнь зависит от верного друга - ветра, который никогда не подведёт. Но ветер подводил. Стоило бабушки прикрыть балконную дверь, как ковёр беспомощно падал на земли далёких стран.
По дому разносился приятный запах, наполняющий нашу небольшую квартиру чем-то неуловимым, воспоминанием, которое будет во мне пробуждаться этот день раз за разом. Это Мама жарила котлеты, вроде рыбные, но по вкусу они были не чем не хуже мясных. Вместе с запахом котлет по дому разносилась какая-то модная на тот день песня, из старенького радиоприёмника, что стоял в прихожей и очень часто сбивался с нужной волны. Мама подходила к приёмнику, что-то крутила и он снова продолжал петь ту же песню. И Я не думал ни о чём таком, что могло ввести меня в грусть. Я ждал маминых котлет, слушал старенький радиоприёмник, прыгал на парящий от сквозняка ковёр, Я просто жил. Возможно, это и было моим счастье, когда вся свобода заключалась в выборе: прыгнуть на ковёр, или нет. Вселенная очень остроумно поступает, когда даёт испытать счастье в самом начале жизни, а с уходом этого счастья не даёт ему забрать воспоминания о себе с собой. Очень смешно, даже плакать хочется.
В этот же двадцатый день девятого лета Я не обрёл друга. По видимому люди должны запоминать дни, когда друзей они «обретают», а не «не обретают». Но по мне так, не обретение друга, важнее, и ценнее его обретения.
Пообедав мамиными котлетами с макаронами, Я побежал вершить свои летние дела. Было не собранно ещё столько стеклянных шариков, что мысли мои разбегались, в решении, с какого места начать. Было решено начать со стадиона возле школы. Школьный стадион был не велик, состоял он из футбольного поля, беговой дорожки и нескольких турников. Младшеклассники часто кидались там стеклянными шариками друг в друга, не приписывая им какой либо цены.
Ветер тёплым касанием залетал мне под хлопковую полосатую футболку. Я был совсем не против этого, так как с ясного неба солнце, совсем не стесняясь того, что дождей не было уже пару недель, с яростной силой испепеляло любую мелкую зелень. Лазая в сухих степных кустах стадиона, Я часто находил немало стеклянных шаров, с интересными дефектами после школьных битв. Мелкие трещинки придавали стеклу оригинальность и узнаваемость. У каждого шарика уже была своя история, начинающаяся с рождения на стекольном заводе. Они не лежали на тёплых пыльных складах, выжидая своей участи, они проживали полноценную жизнь, полную ударов об асфальт и общения с разными людьми. С такими как Я, и с такими как Они. Иногда мне было очень стыдно перед ними (перед шарами), когда мы оставались наедине. Они смотрели на меня лицами изрезанными шрамами и потрескавшимися от жаркого степного солнца, и как будто говорили голосом хриплым от пережитых криков, «Ну здравствуй сынок! Мы знаем, у тебя много вопросов к нам. Ты хотел бы узнать, откуда у нас эти шрамы. Но настоящие мужчины не хвалятся своими боевыми наградами, так что извини. Просто дай нам номер и положи нас в ту самую цистерну, чтобы мы могли дожить свой век, как и положено старым израненным стеклянным шарикам, - в спокойствии и тепле, в кругу сотен наших братьев». Конечно же, Я не мог ослушаться слов старших, кто знает, сколько лет этим шарикам и что им пришлось пережить. Поэтому Я просто давал им номер, по их просьбе, и относил их в ту самую цистерну.
Я собрал на поле двенадцать стеклянных шариков, и дал им номера. Их номера были от 859 до 870. Разбросав шарики по карманам шорт, так что бы они сильно не стучали при ходьбе, я направился к цистерне. Напитавшись за всё утро солнцем, цистерна так и норовила обжечь неловким касанием. Цистерна была не очень большой, высотой в мой тогдашний рост. Это была даже не совсем цистерна, так просто большая бочка. Но бочкой называть её было не солидно, поэтому она была цистерной. Снаружи к ней была приварена лестница, а изнутри несколько крюков, так что залезть внутрь и вылезти было вполне возможно. Сняв футболку, Я намотал её на правую руку, чтобы не обжечься. Поднимаясь по лестнице, Я пару раз всё-таки обжегся неприкрытыми коленями, но это было не страшно, ибо забравшись наверх, ощутив волосами на голове, потоки верхних ветров, которые у меня не было возможности почувствовать стоя на земле, Я забыл про мелкий дискомфорт. Сделав несколько глубоких вдохов, Я хотел было тихо сказать «Ах…», но вовремя вспомнил что Я молчун.
Внимательно разглядывая новые стеклянные шарики, Я постарался как можно точнее запомнить их, все их трещинки, и оскоблены, чтобы отличить их от сотен других, таких же как они, но других. Бросив все шарики под номером от 859 до 870 в цистерну Я вздрогнул, ещё до того как услышал «Привет!».