Тихий Океан - Страница 13

Лика присела на корточки и внимательно впялилась взглядом в мой пах.

- Одевайся, - сказала она как врач больному, выпрямляясь во весь рост. – Что-то не интересно. Маленький и лысенький, я думала, будет побольше, и поволосатее. Хотя… ты же маленький ещё.

Эти слава окончательно сровняли меня с землёй нашего штаба. Я стаял на месте, горя как красный фонарь, без возможности даже посмотреть в её стороны. Обида так грызла меня изнутри, что хотелось заплакать, но это было бы верхом моей низости, от такого позора мне бы точно было никогда не отмыться.

- В принципе я получила всё что хотела. Пошли, Черныш.

Я как будто очнулся от горячего как мои щёки сна. Широко раскрыв глаза, Я вопросительно посмотрел на Лику.

- Что?

Я безмолвно указал пальцем на её грудь.

- А, ты про это? Ну, я тебе покажу её, но не сейчас же. Вот будет у тебя в штанах поинтереснее, тогда и покажу.

Я чувствовал себя безнадёжно обманутым, простофилей, последним лохом. Сейчас Я знаю, что Лика не могла показать свою грудь в тот момент, потому что как таковой её и не было. Позже она рассказала мне, что просто подкладывала вату в лифчик, чтобы её разбухшие подростковые соски имели форму настоящей груди. Но знание этого не усластили мою обиду. Ложь остается ложью, пусть и скрытая за пеленой ватных подкладок.

- Пошли, пошли Черныш! – Лика залезла на крышу гаража, готовясь спрыгнуть с другой стороны. – Я тебя там жду.

До двора мы шли молча. Мне было жутко обидна, а ей было, наверное, не по себе от тогда, что пришлось так обманула меня, а может просто её расстроил результат увиденного, и она шла думая, где бы ей узреть настоящий мужской пенис.

- Слышь, Черныш? – как то спокойно произнесла Лика.

Я молчал.

- Ты не пёсик, это я так, просто пошутила, глупо.

Я кивнул.

Мы шли дальше, но Лики вроде стало легче.

***

Ранней весной, когда по дворам ещё лежал старый, затёртый снег, мне исполнилось двенадцать. Мой добрый учитель-шудра сказал, что если бы Я был евреем, то уже через год мы бы праздновали бар-мицву, и тогда бы все остальные евреи относились бы ко мне, как к взрослому.

Ах, да, Я же вам почти нечего ни рассказывал о своём добром учителе-шудре, о втором, по важности, человеке в моей жизни на тот момент. На первом месте была Лика. Нет, нет, вы не подумайте, безусловно, Мама и бабушка в моей жизни были не менее важны, но почему то с самых первых моих воспоминаний, они стаяли на особом месте, на крайней правой полке, что была вдали от моих жизненных приоритетов. Эта полка не то что бы самая главная, или наоборот – полка, не имеющая смысла. Это полка, которая, по моему мнению, никогда не должна была меняться. Желая, чтобы эта полка никогда не поменяла своего виду, Я и сам поверил в то, что она будет вечной, полка с Мамой и бабушкой, и поэтому ни когда не брал в её в расчёт, когда речь заходила о приоритетах. Наверное, так все делают.

Так вот, Я опять отвлёкся, мой добрый учитель-шудра. Вы о нём почти ничего не знаете, но он и в правду очень интересный человек. Начнём с того что он был мужчиной, мужчиной в возрасте тридцати двух лет, это было уже очень хорошо. Его звали Иешуа, и он был еврей. Высокий красивый мужчина, с ярко-выраженным носом, он был часто небрит и непричёсан. Длинное чёрное пальто, было его вечным атрибутом. Залазил в него он с первых осенних дождей, а снимал пальто, только тогда, когда на улицы было далеко за «плюс». Кольца на безымянном пальце правой руки не было, но были маленькие круглые очки на большом носу и гора неведомых мне знаний в голове. Сложно описать этого человека двумя словами, но познакомиться с ним поближе, можно лишь представив его вечную, неопределённо, толи добрую, толи жалостливую улыбку. Когда Иешуа улыбался, он немного прикрывал глаза, как будто стеснялся своего счастья, или, боясь, что его радость люди поймут неправильно. Может быть, мне так только казалось, тем не менее, улыбался он только когда говорил, или слушал. В молчание, со мной наедине, он размышлял. «Размышление и смех, это антонимы», говорил мне Иешуа, «Если человек вечно счастлив, ему не нужны размышления».

Может быть, в его печали были виноваты книги, которые он постоянно читал. Ведь в этих книгах не было написано ничего весёлого, за всё время нашего знакомства он ни разу не улыбнулся во время их прочтения, бывало только, что лишь изредка покачивал головой в знак согласия с автором, но не более. На тот момент Я думал, что скорей всего авторами тех книг были, такие же несчастные мыслители как Иешуа, и если все авторы таких умных книг такие «весельчаки», то он вполне бы мог написать с десяток неплохих книг. Но ни одной книги Иешуа так и не написал.

Иногда мне так хотелось вслух сказать свой ответ на ту, или иную тему, или задать вопрос, грызущий меня изнутри, но Я останавливал себя. Я знал, стоит мне начать говорить с людьми, как с меня тут же сорву клеймо «больного», и отправят снова учиться в школу, где в каждом классе сидело божество, дарующее семена и требующее дани - взращенные из этих семян злаки. Я не хотел быть кому-то что-то должен, Я не был готов за те крохи знаний, за те обрывки слов давно умерших людей, держать ответ перед учителем с кучкой подлиз-почитателей. Я не хотел быть снова частью, Я не хотел быть снова слабым, поэтому Я молчал лишь поэтому.

- А ты знаешь, почему самый большой в мире океан называют Тихим? – Как то спросил меня Иешуа, когда мы изучали классическую литературу, и к географии должны были вернуться только через пару занятий.

Я сначала не сразу понял, про что идёт речь, поэтому нерешительно покачал головой.